126. ПОЗОЛОЧЕННАЯ ГОЛОВА МАЛЬЧИКА-ЛИВИЙЦА

Инв. I 1а 2758

Александрия, Египет. Первая половина I в.

Мрамор белый с коричневатой патиной, левкас, позолота

В.19; Ш.17,5; Т.16

Показать сохранность, происхождение, литературу

Сохранность:

позолота шелушится, особенно в районе рта и над левым глазом; небольшие сколы на ушах, утрачен кончик носа

Происхождение:

до 1911 – собрание В.С. Голенищева; с 1911 – ГМИИ

Литература:

Kobylina, 1928. S. 69–77, Beil. 6; Бритова, Лосева, Сидорова, 1976. С. 46, ил. 72; Античная скульптура, 1987. С. 104, № 63

Голова мальчика из коллекции В.С. Голенищева представляет особый тип египетско-римского портрета первой половины I в. Она передает этнический облик одного из народов Северной Африки – возможно, ливийца – и вместе с тем выполнена в стиле раннеимператорских римских портретов: короткая прическа, плотно прилегающая к голове и обрамляющая лоб отдельными гравированными прядями, характерна для времени императора Тиберия (14–37 н.э.). Выразительно передана индивидуальная физиогномика: широкий лоб, прямой нос с сильным изломом в переносице, полные припухшие губы с ямочками в углах, узкий подбородок; но присутствуют и родовые черты мужской иконографии Юлиев-Клавдиев с их «треугольными» лицами.

Головка исполнена в необычной технике: лицо покрыто сверху левкасом и позолочено. Она явно перенесена на каменную скульптуру из традиционной египетской отрасли золочения картонажных масок, закрывающих лица мумий. Позолота – знак принадлежности портрета к посмертным. Известны золоченые штуковые портреты греко-римского Египта1 (рис. 35), но аналогичных мраморных греко-римской работы нам найти не удалось. Единственный более или менее близкий памятник – исполненный в алебастре, но без позолоты, портрет одного из юных Птолемеев; хранится в Египетском музее Берлина2.

В целом здесь представлено удачное сочетание разных традиций: эллинистической концепции изображения детей, египетской техники масок, а также стиля римских ваятелей времени Юлиев-Клавдиев.

Головку отличает отсутствие присущей античным портретам склонности к передаче ракурсов и неотъемлемой от нее асимметрии. Ее черты трактованы в целом симметрично, что свойственно посмертным изображениям египтян. Помимо общего высокого качества скульптуры необходимо отметить специфику образа. В выражении лица мальчика запечатлено знание того, чего не знают живые, и что всегда отмечено в греко-римско-египетских погребальных портретах – особенно фаюмских. В нем нет суховатой официозности римских лиц с их отсутствием камерности. Этот подход – более внутренний и душевный, со стремлением проникнуть в психологию героя и показать, что перед ликом вечности даже дети становятся философами. По наставлениям писца Ани своему 14-летнему сыну3, подросток уже должен был заботиться о посмертном бытии: «Уготовь и ты себе место в долине пустыни, бездну, что схоронит тело твое. Держи ее в мыслях при всех делах твоих и, если смерть придет, не говори: "Я еще молод". Ты не знаешь тогда смерти...»

Л.И. Акимова

________________

1 Ср.: позолоченную маску женщины с высокой прической из Гелиополя в Лионе, 100–120 годов, с инкрустированными глазами (Portraits, 1998. N 7, p. 42); маску женщины, покрытую красной охрой со следами позолоты, из Антинои в Калаисе, 100–150 годов (Portraits, 1998. N 8, p. 42); позолоченную и раскрашенную маску мальчика в миртовом венке из Британского музея, 100–140 годов (Ancient Faces, 1997. N 159, p. 144–145). Как видно, эти портреты создавались позднее нашего памятника.

2 Мальчик изображен в диадеме и короне, с локоном Гарпократа; материал – алебастр: Kyrieleis, 1975. Taf. 41,1 (E 1), S. 172.

3 Текст сохранился на папирусах: Булак в Каире, Честер Битти в Британском музее, фрагменты – в Музее Гюме в Париже; см. Jacq, 1999. P. 152f.